Система формирования регуляторных основ и собственно порядок деятельности единоличного исполнительного органа хозяйственного общества в восприятии теории и практики корпоративного управления кардинально отличны от реализации миссии и исполнения соответствующих функций другими участниками процесса руководства компанией и, в частности, совладельцами (акционерами, участниками) хозяйственных обществ, а также непосредственными коллегами «первого лица» — топ-менеджерами (заместителями генерального директора, директорами по направлениям отправления бизнес-практики и внутрифирменного функционала, главными и ведущими специалистами и др.). Провозглашение безусловности данного суждения зиждется прежде всего на признании существенности идеи и факта приоритета двух основополагающих канонов формирования и осуществления эффективной и институционально сбалансированной стратегии развития компании: принципа приоритета отношений собственности на бизнес и корреспондирующего с ним принципа иерархии субъектов (шире — структур) управления.
Их интерпретация практикой руководства фирмой, в общем, известна. Органы управления хозобщества, представленные собственником и его эмиссарами, — общее собрание участников (акционеров) и совет директоров (наблюдательный совет) ответственны за разработку и контроль осуществления стратегии, исполнительные органы интерпретируют программные установки владельца бизнеса в процессе так называемого текущего руководства — административного управления компанией и ее менеджирования. Основная задача топ-менеджеров — реализация и курирование конкретных направлений внутрифирменной координации и внешнего обеспечения бизнеса. При этом, в принципиальном плане, вторые подчиняются первым, третьи — вторым.
В этом аспекте становится очевидным, что центром, сердцевиной системы руководства компанией вполне объективно является единоличный исполнительный орган, являющий собой фигуру, с одной стороны, олицетворяющую правоспособность юридического лица, то есть, по сути, вершину властной вертикали операционного руководства компанией, с другой, в органичной связи с первым — субъекта наиболее высокой меры и форматной дифференцированности ответственности как перед собственником, так и перед персоналом за поддержание хозобщества в состоянии как минимум безубыточного функционирования.
Российское право, и законодательство, и правоприменительная практика, в той или иной мере адекватности экономической и корпоративно-управленческой доктрине, поддерживает подобную философию.
Так, в постановлении КС РФ от 15.03.2005 № 3‑П, на наш взгляд, весьма и весьма удачно, отмечено следующее.
«Правовой статус руководителя организации (права, обязанности, ответственность) значительно отличается от статуса иных работников, что обусловлено спецификой его трудовой деятельности, местом и ролью в механизме управления организацией: он осуществляет руководство организацией, в том числе выполняет функции ее единоличного исполнительного органа, совершает от имени организации юридически значимые действия (статья 273 Трудового кодекса Российской Федерации; пункт 1 статьи 53 ГК Российской Федерации). В силу заключенного трудового договора руководитель организации в установленном порядке реализует права и обязанности юридического лица как участника гражданского оборота, в том числе полномочия собственника по владению, пользованию и распоряжению имуществом организации, а также права и обязанности работодателя в трудовых и иных, непосредственно связанных с трудовыми, отношениях с работниками, организует управление производственным процессом и совместным трудом.
Выступая от имени организации, руководитель должен действовать в ее интересах добросовестно и разумно (пункт 3 статьи 53 ГК Российской Федерации). От качества работы руководителя во многом зависят соответствие результатов деятельности организации целям, ради достижения которых она создавалась, сохранность ее имущества, а зачастую и само существование организации. Кроме того, полномочия по управлению имуществом, которыми наделяется руководитель, и предъявляемые к нему в связи с этим требования предполагают в качестве одного из необходимых условий успешного сотрудничества собственника с лицом, управляющим его имуществом, наличие доверительности в отношениях между ними.
Поэтому федеральный законодатель вправе, исходя из объективно существующих особенностей характера и содержания труда руководителя организации, выполняемой им трудовой функции, предусматривать особые правила расторжения с ним трудового договора, что не может расцениваться как нарушение права каждого свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию (статья 37, часть 1 Конституции Российской Федерации) либо как нарушение гарантированного статьей 19 Конституции Российской Федерации равенства всех перед законом и судом и равенства прав и свобод человека и гражданина. Вводимые при этом ограничения трудовых прав руководителя организации в силу статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации должны быть необходимыми и соразмерными конституционно значимым целям».
Упомянутые особенности выражаются еще в и необходимости создания организационно-управленческих и правовых механизмов, обеспечивающих гибкость полноформатной и локальной (временной и ситуативной) ротации или, если угодно, в части последнего случая, квазиротации лиц, занимающих пост единоличного исполнительного органа (далее — ЕИО). И если означенная полноформатная ротация руководителя компании, как правило, соответствует основополагающей управленческой привилегии собственника — правовой возможности без каких бы то ни было оснований отправить в отставку ЕИО, передать его полномочия управляющей компании, по мнению участников или стратегии холдинга в целом, априори эффективней осуществляющей руководство компаниями конкретного отраслевого или регионального дивизиона, то ротация локальная, процедурно реагирующая на частные ситуации (ЕИО серьезно заболел, арестован, находится в отпуске, длительной командировке, должен одновременно вести переговоры или заключать сделки в разных местах и т.п.), довлеет к институту корпоративно-управленческой миссии не только собственника, но и самого исполнительного директора.
Анализ отечественной практики показывает, что такого рода инструментарий разнообразен. В предельно общем плане он выявляет две классификационные позиции, которые с известной долей условности можно обозначить следующим образом. Первый класс алгоритмов основан на дилемме:
1. процедуры передачи или временного делегирования полномочий ЕИО, инициируемые собственником, непосредственно (в небольших компаниях) или в лице «его» (представительных) органов управления;
2. процедуры, инициируемые самим ЕИО. Второй класс алгоритмов представлен дилеммой: (1) договорные формы передачи полномочий — (2) внедоговорные формы передачи и делегирования.
Внедоговорный базовый (прямо предусмотренный законом) инструментарий передачи операционной и административной власти в компании, который отчасти комментирует упомянутый выше вердикт КС РФ, — это досрочное прекращение полномочий ЕИО и образование нового (избрание генерального директора). Известны, впрочем, и другие технологии: порядок приостановления полномочий ЕИО и назначения решением совета директоров акционерного общества временного ЕИО в случаях, предусмотренных п. 4 и 6 ст. 69 Федерального закона «Об акционерных обществах» (далее — ФЗ об АО), прямое директивное управление основным обществом деятельностью дочернего общества, реализуемое именно по линии операционной практики «дочки» (п. 2 ст. 67.3 ГК РФ и п. 3 ст. 6 ФЗ об АО).
Договорные базовые формы представлены, прежде всего, двумя следующими механизмами:
1. передача по договору полномочий ЕИО управляющей компании или управляющему в соответствии с решением общего собрания или совета директоров (в частности, в акционерном сегменте корпорирования регулируется нормой п. 1 ст. 69 ФЗ об АО) и
2. установление директивной практики руководства основным обществом текущей деятельности дочернего на основе договора между ними (п. 1 ст. 67.3 ГК РФ, п. 3 ст. 6 ФЗ об АО).
Российские холдинги активно используют данный инструментарий. Управленческие договоры (или таковые фрагменты других сделок) между основным обществом и дочерней структурой на практике встречаются, правда, нечасто. А вот институт управляющей компании или конструкция ВрИО ЕИО в поименованных ст. 69 ФЗ об АО управленческих ситуациях более востребованы. Возможно, по этой причине проблем с их эксплуатацией на практике сравнительно немного.
Экспертный анализ актуальных судебных и корпоративных кейсов убеждает в том, что сложностей с применением внедоговорных инструментов делегирования полномочий ЕИО, во всяком случае, не относящихся к базовым, а также ранее надежно апробированным, гораздо больше. В порядке обобщения такой практики предпримем попытку выявления основных проблемных ситуаций, с которыми сталкиваются участники, исполнительные органы, специалисты и консультанты российских компаний в этом тематическом поле, уточним, как они из них выходят, и, наконец, выясним, как институционально и организационно профилактируют соответствующие риски.
«Старая добрая доверенность» в зоне регуляторных рисков компаний
Отдаем себе отчет в том, что отнесение доверенности к «не апробированным практикой» конструкциям делегирования полномочий ЕИО — смелое предположение. Если не заведомо сомнительное. И все‑таки решимся. Основной мотив — радикально новаторские подходы судебной практики к оценке применения системного уполномочия в корпоративном управлении для передачи всех прав и функции ЕИО.
Ключевой проблемный вопрос: «генеральная доверенность» на исполнение функций ЕИО, не санкционированная общим собранием участников (акционеров) или советом директоров, законна?
Уверены, до недавних пор сама по себе постановка вопроса серьезно обескуражила бы руководителей и специалистов многих компаний, в том числе крупных. Формирование подобных системных корпоративных уполномочий обрело широкую популярность. Однако, похоже, времена меняются. Обратимся к авторитетным судебным кейсам.
Фрагменты Определения ВС РФ от 09.04.2020 по делу № А65-24603/2018.
«Исследовав обстоятельства дела, <…> суд первой инстанции установил, что в обществе имелся продолжительный корпоративный конфликт; доверенность выдана незадолго до истечения срока полномочий С. как исполнительного органа общества; в результате оформления доверенности генеральный директор фактически передал управленческие функции Б., тем самым искусственно продлив действие своих полномочий.
Суд пришел к выводу, что С. фактически назначил управляющего обществом, однако принятие решения о передаче полномочий единоличного исполнительного органа общества управляющему, утверждение такого управляющего и условий договора с ним отнесено к компетенции общего собрания участников общества, за исключением, если уставом общества решение указанных вопросов не отнесено к компетенции совета директоров (наблюдательного совета) общества (пункт 4 части 2 статьи 33 Федерального закона <…> «Об обществах с ограниченной ответственностью»).
В связи с этим суд первой инстанции сделал вывод о недействительности выданной С. доверенности на основании статей 10 и 168 Гражданского кодекса Российской Федерации, как сделки, совершенной с нарушением норм корпоративного законодательства и при злоупотреблении правом, и признал ее недействительной».
Фрагмент Определения ВС РФ от 14.05.2020 по делу № А65-24597/2018.
«Оценив <…> представленные в материалы дела доказательства, свидетельствующие о том, что ответчиком, выполнявшим функции единоличного исполнительного органа общества, поверенному путем выдачи спорной доверенности переданы свои полномочия, поверенный ответчиком фактически назначен лицом, которое управляет юридическим лицом (при том что принятие решений по вопросам образования исполнительных органов общества и досрочное прекращение их полномочий, а также принятие решений о передаче полномочий единоличного исполнительного органа общества управляющему и выбор кандидатов (генерального директора, управляющего) законом и уставом общества (пункт 8.5.3) отнесены к исключительной компетенции общего собрания его участников), о наличии в обществе корпоративного конфликта и недобросовестности действий ответчика в результате злоупотребления правом и с намерением причинить вред одному из участников общества, арбитражные суды квалифицировали выдачу спорной доверенности как сделку, заключенную с нарушением требований корпоративного законодательства (статьи 32, 33 Федерального закона <…> «Об обществах с ограниченной ответственностью»), прав и законных интересов истца на управление делами общества (п. 1 ст. 168 Гражданского кодекса Российской Федерации), а также являющейся в соответствии со ст. 10, 168 (п. 2) Гражданского кодекса Российской Федерации ничтожной сделкой и удовлетворили заявленные требования».
Фрагменты постановления Арбитражного суда Уральского округа от 05.06.2020 по делу № А47-1118/2019.
«К компетенции единоличного исполнительного органа общества, в частности, относится выдача доверенностей на право представительства от имени общества, в том числе доверенности с правом передоверия <…>.
Доверенность, являясь односторонней сделкой, представляет собой письменное уполномочие, выдаваемое одним лицом другому лицу или другим лицам для представительства перед третьими лицами (ст. 153, 154, 185 Гражданского кодекса Российской Федерации).
Согласно п. 3 ст. 43 Закона об обществах с ограниченной ответственностью решение единоличного исполнительного органа общества, принятое с нарушением требований названного Федерального закона, иных правовых актов Российской Федерации, устава общества и нарушающее права и законные интересы участника общества, может быть признано судом недействительным по заявлению этого участника общества.
Принятие решений о передаче полномочий управляющей организации, об утверждении управляющего и условий договора с ним относится к компетенции общего собрания участников либо совета директоров (наблюдательного совета) (подпункт 2 пункта 2.1 статьи 32, подпункт 4 пункта 2 статьи 33 Закона об обществах). Согласно статье 39 указанного Закона, в состоящем из одного участника обществе решения по вопросам, относящимся к компетенции общего собрания участников общества, принимаются единственным участником общества единолично и оформляются письменно».
«В данном случае, исследовав доводы и возражения лиц, участвующих в деле, оценив представленные в материалы дела доказательства, проанализировав содержание оспариваемой доверенности, установив, что спорная доверенность содержит настолько неограниченный круг полномочий, что фактически опосредует собой наделение М. полномочиями единоличного исполнительного органа Общества, то есть по сути представляет собою решение о передаче полномочий управляющему и об утверждении такового, приняв при этом во внимание результаты проведенной по делу судебной экспертизы, установившей, что подпись от имени М. в доверенности выполнена самим М., но при этом нанесена ранее печатного текста документа (то есть на пустой лист), что расценено судами как свидетельство того, что лицу, подписавшему документ, не было известно его содержание, соответственно, сделка совершена с пороком воли и нарушением упомянутых выше требований Закона об обществах, исходя также из того, что между М. и С. наличествует корпоративный конфликт, в условиях которого принятие подобного решения нарушает интересы последней, суды нижестоящих инстанций обоснованно констатировали, что сделка по выдаче спорной доверенности нарушает положения Закона об обществах и ущемляет корпоративные права Истца, на основании чего правомерно признали ее недействительной».
Наши комментарии.
1. Обратим особое внимание на использованные мотивировочными фрагментами судебных актов слова и словосочетание «фактически» и «по сути». Полагаем, они несут следующую смысловую нагрузку.
Закон относит оформление доверенностей к обычным полномочиям ЕИО. Так, в соответствии с п. 3 ст. 40 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее — ФЗ об ООО)
«единоличный исполнительный орган общества <…> выдает доверенности на право представительства от имени общества, в том числе доверенности с правом передоверия».
Ни сотрудник, получающий товарно-материальные ценности, ни главный бухгалтер, ни юрист, направляющийся в процесс, без доверенности с подписью ЕИО, разумеется, не справятся со своими обязанностями. Но «генеральная доверенность» — особый случай. Да, формально она не запрещена. Однако «содержит настолько неограниченный круг полномочий, что <…>». Что посягает на привилегии собственника, о которых напоминает постановление КС РФ от 15.03.2005 № 3-П В институциональном плане, с позиций классики корпоративного управления это неприемлемо.
2. Эмпирика. Получивший «генеральную доверенность» с правом передоверия гражданин А может делегировать все полномочия ЕИО гражданину Б, тот, в свою очередь, — гражданину В. И так далее. Не потеряется ли «за линией горизонта» череда «клонов» ЕИО, о которых ничего не знает собственник (участники) корпорации?
3. В высшей степени замечательно, что суды излагают в данном случае правовые позиции, в полной мере соответствующие хрестоматийным принципам, высоким (интернационально признанным) стандартам руководства корпорациями. Жаль, что они вынуждены опираться на оценку фактического положения дел, в том числе последствий такой сделки, а также неявно — на институт аналогии закона1(передача полномочий ЕИО управляющему в силу закона — компетенция собрания участников или в непубличных компаниях совета директоров). Лакуна права налицо. На наш взгляд, ожидание соответствующей конструктивной реакции федерального законодателя представляется уместным.
4. С учетом изложенного гипотеза относительно возможности корпоративной эксплуатации института безотзывной доверенности (ст. 188.1 ГК РФ) как «генерально» делегирующей полномочия ЕИО не выдерживает критики. Да и один из квалифицирующих признаков данной конструкции — «обязательство связано с осуществлением предпринимательской деятельности» — вряд ли соответствует типичным обстоятельствам локального (ситуативного) делегирования полномочий первого лица компании посредством доверенности.
Следующие проблемные вопросы также представляются весьма злободневными. Допустимо ли применение доверенности после истечения срока полномочий ЕИО, ее подписавшего? Доверенность может подпадать под признаки сделки с заинтересованностью?
Фрагменты постановления Арбитражного суда Уральского округа от 05.10.2015 по делу № А50-24613/2014.
«Под злоупотреблением правом понимается умышленное поведение лица, управомоченного на осуществление принадлежащего ему гражданского права, сопряженное с нарушением установленных в ст. 10 Гражданского кодекса Российской Федерации пределов осуществления гражданских прав, причиняющее вред третьим лицам или создающее условия для наступления вреда.
Из материалов дела усматривается, что решение единственного участника общества «А» (общества «Т.») <…> о прекращении полномочий Х. и назначении генеральным директором общества «А.» И. подписано В. как директором управляющей компании общества «Х.», исполнявшей функции единоличного исполнительного органа общества «Т.».
В., как установлено судами, достоверно знал о том, кто является директором общества «А.» с момента принятия этого решения (с 12.12.2013), поскольку он сам его и принимал, в связи с чем в данном случае не имеет значения, внесены ли эти сведения в Единый государственный реестр юридических лиц.
В рассматриваемой ситуации В., реализуя права единственного участника общества «А.» (общества «Т.»), по смыслу п. 2 ст. 51 Гражданского кодекса Российской Федерации, не является третьим лицом, добросовестно полагавшимся на данные, содержащиеся в государственном реестре, и в указанных сведениях не нуждался ввиду того, что, будучи участником, располагал ими непосредственно с даты принятия решения.
Таким образом, В., зная о том, что полномочия Х. как директора прекращены 12.12.2013, тем не менее воспользовался доверенностями на свое имя, подписанными последним 27.12.2013 и 09.01.2014, то есть после прекращения его полномочий.
Суды первой и апелляционной инстанций, исходя из конкретных обстоятельств дела, установили, что подобное поведение В. не может быть признано добросовестным и по существу свидетельствует о злоупотреблении правом (ст. 10 Гражданского кодекса Российской Федерации)».
«Отклоняя доводы Х. о том, что оспариваемые сделки по выдаче доверенностей не подпадают под признаки заинтересованности, установленные в ст. 45 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» и, следовательно, не могли быть признаны недействительными по признакам наличия заинтересованности в ее совершении и несоблюдении порядка их одобрения, суд апелляционной инстанции указал на то, что из положений ст. 45 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» не следует, что заинтересованность возможна лишь в двусторонних или многосторонних сделках; в односторонней сделке заинтересованность может быть у лица, которому предоставлены права по такой сделке либо которое получает от нее любую иную имущественную выгоду.
Как отмечено судом апелляционной инстанции, оспариваемыми доверенностями, совершенными обществом «А», которое полностью контролировалось В., предоставлены имущественные права тому же В., в связи с чем в совершении данных сделок имеется заинтересованность В. — аффилированного лица общества «А.» и выгодоприобретателя по сделке; оснований не распространять на данные сделки положения ст. 45 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» и п. 10.4 устава общества «Т.», не имеется. Оспариваемые доверенности являются для общества «А.» сделками с заинтересованностью и совершены с нарушением установленного п. 3 ст. 45 названного Закона, п. 10.4 устава общества «Т.» порядка, следовательно, являются недействительными на основании п. 5 ст. 45 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью».
Вердикт окружного суда. Решением Арбитражного суда Пермского края <…> признаны недействительными следующие доверенности: доверенность <…>, выданная обществом «А.» за подписью директора Х. на имя В..; доверенность <…>, выданная обществом «А.» за подписью директора Х. на имя В..; доверенность <…>, выданная обществом «А.» за подписью директора И. на имя В. Постановлением Семнадцатого арбитражного апелляционного суда <…> решение суда первой инстанции <…> оставлено без изменения». «<…> Принимая во внимание установленные по делу обстоятельства, суды первой и апелляционной инстанций пришли к правильному, соответствующему материалам дела и действующему законодательству выводу о наличии оснований для удовлетворения заявленных требований».
Наши комментарии.
1. Приведенный выше кейс широко обсуждался, да и обсуждается сейчас специалистами по корпоративному праву на профессиональных форумах и сайтах. Согласимся с коллегами в том, что массовидной судебную практику по схожим обстоятельствам (прежде всего, в части оценки доверенности как сделки с заинтересованностью) признать все же нельзя. Важны, конечно, и новые правоприменительные подходы. В частности, акценты, проставленные в одном из аспектов изложенной позиции суда п. 21 постановления Пленума ВС РФ от 26.06.2018 № 28. Однако дело не только в констатации наличия судебного тренда (или его отсутствия).
В развитие упомянутой дискуссии специалистов со своей стороны осмелимся на решительную поддержку позиции, изложенной в судебных актах по делу № А50-24613/2014, с позиций основ теории корпоративного управления и институциональной логики.
2. Как представляется, уважаемым руководителям и экспертам компаний, полагающим, что не афишируемая («подпольная», «на всякий случай», да и еще на нескольких «особо близких» компании людей) доверенность от некоего «токсичного ЕИО» (социальный маргинал, слишком занят, «под статьей» и т.д.) или за подписью ЕИО, риски ухода или отправления в отставку которого ввиду, положим, масштабного корпоративного конфликта в компании или за ее пределами (рейдерский захват) велики, является чуть не «вечной» и «универсальной» подстраховкой, якобы обеспечивающей стабильность управления бизнесом в кризисный период, стоит критически переосмыслить подобные корпоративные традиции.
Следующий вопрос. Можно ли по доверенности передать весь объем компетенций (полномочий, прав) ЕИО во внутрифирменном сегменте текущего руководства компанией, в частности, внутренние административные (организационно-распорядительные) полномочия ЕИО (прием на работу и увольнение работников, их командирование, издание частных распоряжений и т.п.) и его функции по утверждению соответствующих локальных нормативных актов (внутренних документов)?
В корпоративной практике такое случается. Внутрифирменные конфликты на этой почве до суда, как нам удалось понять, не доходят. Однако это не значит, что положительный ответ на данный вопрос не чреват недоразумениями.
Полагаем, прикладной тезис, согласно которому доверенность «закрывает» подсистему внешних — гражданско-правовых и классических административных отношений компании, приказ по организации (обществу) — «внутренних» (трудо-правовых и организационно-распорядительных) отношений, имеет веские основания. Суждение о взаимозаменяемости данных инструментов, напротив, представляется сомнительной. Хотя и в этом случае сослаться на «формальности» — ресурсы прямого нормативно-правового регулирования оказывается затруднительным.
Далее. Верно ли, что передать полномочия ЕИО по доверенности можно только штатным работникам компании?
Закон запретов вроде бы не содержит. Другое дело — уровень внутрифирменного институционального регулирования. В уставе и положении о ЕИО соответствующее ограничение можно предусмотреть. Прецеденты наша экспертно-консультационная практика выявляла не раз.
Будет ли такое ограничение универсально уместным в корпоративно-управленческом плане? Думается, нет. Так, высокая мера доверия собственника ЕИО (ключевой мотив распределения в уставе компетенции между ЕИО и советом директоров) воплощается и в этом плане: у ЕИО — полная свобода творчества. Напротив, если налицо случай «недавно назначенного» ЕИО, относящегося при этом к категории, именуемой практиками «чистый манагер», и, стало быть, рациональность его корпоративного поведения вне области отраслевого менеджирования (узкой специализации, соответствующей профилю компании) не доказана, мобилизация третьих лиц в качестве поверенных представляется сомнительной.
Еще вопрос. Можно ли считать выдачу доверенностей исключительной компетенцией ЕИО?
К сожалению, во многих компаниях (обычно умеренно крупных и средних), как убеждает наш экспертно-консультационный опыт, именно так и считают, полагая, что данный «институт» представлен такими полномочиями, как формирование штатного расписания, прием и увольнение работников, распоряжение средствами расчетных счетов, отправление распорядительных функций в отношении персонала, а также подписание доверенностей.
Подобное убеждение, разумеется, ошибочное. Конструкция «исключительная компетенция исполнительных органов» российскому законодательству неведома. В любой корпорации, в том числе хозяйственном обществе, управленческая власть ЕИО конструируется по «остаточному принципу»: все, что не отнесено к компетенции собрания участников и совета директоров законом и уставом компании, есть компетенция ЕИО и правления. Так, согласно п. 3 ст. 65.3 ГК РФ (посвящен как раз исполнительным органам) «к компетенции указанных в настоящем пункте органов корпорации относится решение вопросов, не входящих в компетенцию ее высшего органа и созданного в соответствии с пунктом четыре настоящей статьи коллегиального органа управления». Аналогичную норму содержит п. 1 ст. 65 ФЗ об АО.
Разумеется, наши ведущие компании, прежде всего ПАО, данный институциональный канон свято соблюдают. Однако вот ведь парадокс: при этом не стремятся интегрировать это знание в текст учредительного документа. Специальные нормы устава, внятно ограничивающие или по крайней мере уточняющие компетенцию ЕИО в части полномочий по даче доверенности, — великий раритет. Пример подобного смелого корпоративного решения. Подпункт 8 п. 11.5.1 устава ПАО «Русская аквакультура» относит к компетенции ЕИО следующий вопрос: «выдача доверенностей от имени Общества в пределах, установленных настоящим Уставом полномочий».
Нет, конечно, специалисты компаний, в уставах которых подобных оговорок нет, будут нас убеждать в том, что в такой редакции нет юридико-технического смысла, поскольку «это и так очевидно»: надо обратиться к статьям, описывающим компетенцию ОСА (ОСУ) и совета директоров, выяснить, каковы «лимиты» ЕИО по сделкам, и в дальнейшем при подготовке текстов доверенностей эти «лимиты» воспроизводить. Согласимся, если такая практика на самом деле осуществляется, все ОК. Вот работает ли данный регламент во всех компаниях, где упомянутых оговорок в разделе, посвященном компетенции ЕИО, нет?
Об ограничениях компетенции ЕИО по сделкам. Отечественная корпоративная практика выработала пять основных квалифицирующих позиций: (1) количественный — «лимит» в рублях, СКВ и или в процентах стоимости чистых активов; (2) объектный — «лимиты» по рубрикам имущественного комплекса (ценные бумаги и иные титулы на бизнес, недвижимость, интеллектуальная собственность, свободные денежные средства и т.п.); (3) конструкционный — «лимиты» по типу и характеру сделок (заимствование, поручительство, благотворительность, прощение долга, мировое, отказ от иска и т.п.); (4) временной — «лимит» по предельному сроку срабатывания остальных «лимитов» (например, сделки, совершенные в течение шести месяцев нарастающим итогом); (5) процедурный — указание на строго предварительный характер согласования соответствующих сделок решениями общего собрания участников (акционеров) и совета директоров либо его отсутствие, равносильное допустимости последующего одобрения сделки.
По нашему прочному убеждению, наиболее эффективна регуляторная схема подобного «дисциплинирования» ЕИО в сфере совершения транзакций, основанная на творческой комбинации указанных выше критериев.
Что же касается конструкции так называемой «эластичной» компетенции представительного органа управления хозяйственного общества в сегменте одобрения сделок (например, прописанная в уставе возможность коррекции или «доустановления» того или иного ограничения частным решением совета директоров), то идея ее эксплуатации, как неоднократно отмечал автор настоящих строк в своих публикациях, контрпродуктивна. Как минимум в силу противоречия принципу нормативной определенности положений устава.
В следующих публикациях автором будут рассмотрены такие вопросы, как приказные технологии делегирования полномочий ЕИО, «генеральная дирекция», «со-директор» и другие интерпретации «коллективного ЕИО» в арсенале механизмов делегирования полномочий исполнительного органа, Согласование решений ЕИО с участником — род делегирования классических полномочий ЕИО, ЭЦП и факсимиле подписи ЕИО как способ делегирования полномочий руководителя и другие вопросы.
Примечания:
- С этим институтом также много проблем. См., в частности: Осипенко О.В. Институт аналогии закона в системе корпоративно-правовых отношений. Уроки судебной практики // «Акционерное общество: вопросы корпоративного управления». 2020. № 11, 12.
- https://russaquaculture.ru/shareholders-and-investors/corporate-governance/charter/.